Автобиографическая трилогия Алексея Максимовича Горького (1868 – 1936 гг.)
– Детство
– В людях (на этой странице)
Некоторые детали о трилогии есть на странице первой части «Детство».
– Что вы, ребятишки, зря сидите, подрались бы лучше!
Саша сердится:
– Я тебе, дуре, не ребятишка, а второй приказчик!
– Ну этого я не вижу. Для меня покуда не женат, ребёнок!
– Дура, дурья голова…
– Бес умён, да его бог не любит.
Диалог с кухаркой
Бабушка говорила:
– Ой, хорошо мы живём! Свой грош – строй, что хошь!
– Мальчику с девочкой дружиться – это хорошее дело! Только баловать не надо…
И простейшими словами объясняла нам, что значит «баловать». Говорила она красиво, одухотворённо, и я хорошо понял, что не следует трогать цветы, пока они не распустились, а то не быть от них ни запаху, ни ягод.
Бабушка
– Одного всем сразу нельзя бить – надо по очереди…
– Кто нас пожалеет, коли сами себя не жалеем…
– Али бог бабу на смех родил?..
Вечерние разговоры пьяной публики
– Рано опята пошли – мало будет гриба! Плохо ты, господи, о бедных заботишься, бедному и гриб – лакомство!
Бабушка
– Я не более других грешен, – обиженно кричал дед, – а наказан больше!
Бабушка поддразнивала его:
– Черти знают, кто чего стоит.
–…Дворянка с Гребешка, умишка ни вершка!
– Баба – сила, она самого бога обманула, вот как! – жужжала она, пристукивая ладонью по столу, – Из-за Евы все люди в ад идут, на-ка вот!
Старуха-хозяйка
Виктор доставал горшок и ворчал:
– Не могла больше-то, гвозди-козыри!
– А ты жри скорее, чтобы не увидали…
– Я нарочно скажу, как ты для меня оладьи воруешь, вилки в затылке!
Диалог старухи с сыном
– Почему это – вы стряпаете, а другие убивают, грабят?
– Я не стряпаю, я готовлю, стряпают – бабы, – сказал он усмехаясь; подумав, прибавил: – Разница меж людьми – в глупости. Один умнее, другой – меньше, третий – совсем дурак. А чтобы поумнеть надо читать правильные книги, чёрную магию и – что там ещё? Все книги надо читать, тогда найдёшь правильные…
Он постоянно внушал мне:
– Ты – читай! Не поймёшь книгу – семь раз прочитай, семь не поймёшь – прочитай двенадцать…
Смурый, работник на пароходе
– Зачем вы пугаете всех, ведь вы – добрый?
Против ожидания, он не рассердился.
– Это я только к тебе добрый.
Но тотчас же добавил, простодушно и задумчиво:
– А пожалуй, верно, я ко всем добрый. Только не показываю этого, нельзя это показывать людям, а то они замордуют. На доброго всякий лезет, как на кочку на болоте… И затопчут. Иди принеси пива…
…
– …Хочешь пива?
– Я не люблю.
– Добре. И не пей. Пьянство – это горе. Водка – чёртово дело. Будь я богатый, погнал бы тебя учиться. Неучёный человек – бык, его хоть в ярмо, хоть на мясо, а он только хвостом мотае…
Смурый
– Деревня- насквозь беда! Особенно зимой…
–…Судьба, братаня, всем нам – якорь.
– Страх перед богом человеку нужен, как узда коню. Нет у нас друга, кроме господа! Человек человеку – лютый враг!
Дедушка
– Бросай пустые дела, брось! Через птиц никто в люди не выходил, не было такого случая, я знаю! Изберика-ка ты себе место и расти на нём своё разум. Человек не для пустяков живёт, он – богово зерно, он должен дать колос зёрен добрых! Человек – вроде рубля: перевернулся в хорошем обороте – три целковых стало! Думаешь, легко жить-то? Нет, очень не легко! Мир человеку – тёмная ночь, каждый сам по себе светить должен. Всем дано по десятку пальцев, а всякий хочет больше взять своими-то руками. Надо явить силу, а нет силы – хитрость; кто мал да слаб, тот ни в рай, ни в ад! Живи будто со всеми, а помни, что один; всякого слушай, никому не верь; на глаз поверишь, криво отмеришь. Помалкивай, – дома да города строят не языком, а рублём и топором. Ты не башкирец, не калмык, у коих всё богатство – вши да овцы…
Наставления дедушки (что ни слово – золото), на то, что юный Горький решил зарабатывать и подняться на ловле и продаже птиц.
«Собственно говоря, никто не изобрёл пороха; как всегда, он явился в конце длинного ряда мелких наблюдений и открытий»
Из книги Смурого
–…Откуда баре, холёные хари? Всё из нас, из черноты земной, а откуда ещё-то? Чем больше науки, тем длинней руки, больше возьмут; а кем больше взято, у того дело и свято… Бог посылает нас сюда глупыми детьми, а назад требует умными стариками, значит – надо учиться!
Наталья Козловская, прачка, отдала дочь в гимназию
– Эко важное дело! Ну, одной барыней больше будет, легко ли? Да, может, ещё и не доучится, помрёт…
– Тоже ведь и учёные не сладко живу: вон у Бахилова дочь-то училась-училась, да и сама в учительши пошла, ну, а коли учительша, значит – вековуша…
– Конечно! Замуж-то и без грамоты возьмут, было бы за что взять…
– Бабий ум не в голове…
Бабьи разговоры
– Как ни кружись, с кем ни дружись, а к бабе придёшь, не минуешь, – сказала однажды Наталья, и какая-то старуха простуженным голосом крикнула ей:
– А куда кроме? От бога и то к нам уходят, монахи-те, отшельники-те…
–…Людей везде – теснота, а пожалеть – нет ни одного сукина сына! Эх, звери-курицы…
Мне ясно, что в Париже извозчики, рабочие, солдаты и весь «чёрный народ» не таков, как в Нижнем, в Казани, в Перми, – он смелее говорит с господами, держится с ними более просто и независимо. Вот – солдат, но он не похож ни на одного из тех, кого я знаю, – ни на Сидорова, ни на вятича с парохода, ни, тем более, на Ермохина; он – больше человек, чем все они. В нём есть нечто общее со Смурым, но он не так звероват и груб. Вот – лавочник, но он также лучше всех известных мне лавочников. И священники в книгах не такие, каких я знаю, – они сердечные, более участливо относятся к людям. Вообще вся жизнь за границей, как рассказывают о ней книги, интереснее, легче, лучше той жизни, которую я знаю: за границей не дерутся так часто и зверски, не издеваются так мучительно над человеком, как издевались над вятским солдатом, не молятся богу так яростно, как молится старая хозяйка.
Особенно заметно, что, рассказывая о злодеях, людях жадных и подлых, книги не показывают в них той необъяснимой жестокости, того стремления издеваться над человеком, которое так знакомо мне, так часто наблюдалось мною. Книжный злодей жесток деловито, почти всегда можно понять, почему он жесток, а я вижу жестокость бесцельную, бессмысленную, ею человек только забавляется, не ожидая от неё выгод.
С каждой новой книгой эта несхожесть русской жизни с жизнью иных стран выступает предо мною всё яснее, возбуждая смутную досаду, усиливая подозрение в правдивости жёлтых, зачитанных страниц с грязными углами.
Юный Горький сопоставляет реальную жизнь с иностранной литературой.
– Первый срок – Илья пророк, второй – Егорий на коне, а третий – не ходи ко мне! Пошёл прочь, волк…
Пьяный солдат
– Бабе силы надо больше, чем мужику, ей на двоих силы-то надо бы, а господь обделил её! Мужик – человек неровный.
Наталья-прачка
Кто-то складно сказал:
– Деньги – не люди, лишними не будут…
–…В длинной одежде – обязательно утонешь. Напримерно – бабы, отчего они скорее мужика тонут? От юбок. Баба, как попала в воду, так сейчас и на дно, гирей пудовкой…
–…Иной человек поест грибов, да хвать – и помер! Тыщи людей едят на здоровье, а один – насмерть!
Яков, кочегар на пароходе
– Жри!..
– Множество силы накоплю я через тебя, Иван Иваныч!
– А куда тебе лентяю сила?
– Как куда? Жить буду долго…
– Да зачем тебе жить, леший?
– И леший живёт. Али, скажешь, не забавно жить-то? Жить, Иван Иваныч, утешно очень…
Разговор кочегара Якова с поваром
– Душу нельзя обидеть, душа обиды не принимает, – говорит он. – Души человеческой никак не коснёшься, ничем…
Яков
–…Гляди, Пешков, в оба, а зри – в три…
Повар
…Баба живёт лаской, как гриб сыростью. Ей поди самой стыдно, а – что делать? Тело просит холи и – ничего боле…
Яков
– Тебе – жалко её:
– Мне-то? Мать она мне, что ли? Матерей не жалеют, а ты… чудак!
Яков
–…Женился – значит, сиди около своей конуры хозяином, а солдат – не хозяин своей жизни.
– Ты какие молитвы читаешь?
– Молитвов я не знаю. Я, братец, просто: господи Исусе, живого – помилуй, мёртвого – упокой, спаси, господи, от болезни… Ну, ещё что-нибудь скажу…
– Что?
– А так! Ему- что ни скажи, всё дойдёт!
Яков
–…Из-за баб очень достаточно пропадает народа…
Яков
Книги сделали меня неуязвимым для многого: зная, как любят и страдают, нельзя идти в публичный дом; копеечный развратишко возбуждал отвращение к нему и жалость к людям, которым он был сладок.
– Покупатель – дурак, – уверенно говорил мне приказчик. – Ему всё едино, где купить, лишь бы дёшево, а в товаре он не понимает!
Горький устроился в иконописную мастерскую.
–…Святых знаешь? Запомни: Вонифатий – от запоя; Варвара-великомученица – от зубной боли, нечаяныя смерти; Василий Блаженный – от лихорадки, горячки… Богородиц знаешь? Гляди: Скорбящая, Троеручица, Абалацкая-Знамение, Не рыдай мене, мати, Утоли моя печали, Казанская, Покрова, Семистрельная…
– Я – умный, я чистоту люблю, хорошие запахи – ладан, одеколон, а при таком моём достоинстве должен вонючему мужику в пояс кланяться, чтоб он хозяйке пятак барыша дал! Хорошо это мне? Что такое мужик? Кислая шерсть, вошь земная, а между тем…
Приказчик не доволен своей работой и клиентурой
– Живут люди! А я вот…
– У всякого своя судьба, – гудит басок начётчика. – Одному судьбу ангелы куют серебряными молоточками, а другому – бес, обухом топора…
…
– Один господь без обмана, а мы в дураках живём; ежели дурака не обмануть – какая от него польза?
Приказчик горячится:
– Не все мужики – дураки, ведь купцы-то из мужиков выходят!
– Мы не про купцов беседу ведём. Дураки жуликами не живут. Дурак – свят, в нём мозги спят…
Разговоры в мастерской
…Я понимал, что они делают это не со зла, а со скуки, но мне от этого было не легче. Сотворив грязь, они рылись в ней, как свиньи, и хрюкали от наслаждения марать и пачкать красивое – чужое, непонятное и смешное им.
О том, как коллеги перевирали и высмеивали книги, пересказанные юным Горьким
– Чисто – медведь мнёт!
– А ты видал медведя за едой?
– Али я в лесу живу? Это говорится так – жрёт, как медведь.
– Говорится – как свинья.
– Свинья свинью не ест…
Неохотно смеются и тотчас кто-то знающий поправляет:
– Свинья всё жрёт – и поросят и свою сестру…
Когда один из работников ел на спор на время окорок.
–…Мысли – как воши, их не сочтёши…
– Ты вот рассуждаешь, а рвссуждать тебе- рано, в твои годы не умом живут, а глазами! Стало быть, гляди, помни да помалкивай. Разум – для дела, а для души – вера! Что книги читаешь – это хорошо, а во всём надо знать меру: некоторые зачитываются и до безумства и до безбожия…
Старик-начётчик Пётр Васильевич
Я забывал всё плохое, что видел в этих учителях жизни, чувствовал только их спокойное упорство, за которым – мне казалось – скрыта непоколебимая вера учителей в свою правду, готовность принять за правду все муки.
Впоследствии, когда мне удалось видеть много таких и подобных хранителей веры, и в народе и в интеллигенции, я понял, что это упорство – пассивность людей, которым некуда идти с того места, где они стоят, да и не хотят они никуда идти, ибо, крепко связанные путами старых слов, изжитых понятий, они остолбенели в этих словах и понятиях. Их воля неподвижна, не способна развиваться в направлении к будущему, и, когда какой-либо удар извне сбрасывает их с привычного места, они механически катятся вниз, точно камень с горы. Они держатся на своих постах у погоста отживших истин, мертвою силою воспоминаний о прошлом и своей болезненной любовью к страданию, угнетению, но, если отнять у них возможность страдания, они, опустошённые исчезают, как облака в свежий ветренный день.
Вера, за которую они с удовольствием и с великим самолюбованием готовы пострадать, – это, бесспорно, крепкая вера, но напоминает она заношенную одежду, – промасленная всякой грязью, она только поэтому доступна разрушающей работе времени. Мысль и чувства привыкли к тесной, тяжелой оболочке предрассудков и догматов, и хотя обескрылены, изуродованы, но живут уютно, удобно.
Эта вера по привычке – одно из наиболее печальных и вредных явлений нашей жизни; в области этой веры, как в тени каменной стены, всё новое растёт медленно, искажено, вырастает худосочным. В этой тёмной вере слишком мало лучей любви, слишком много обиды, озлобления и зависти, всегда дружной с ненавистью. Огонь этой веры – фосфорический блеск гниения.
– Вы думаете: перегнав людей из одного хлева в другой, – лучше сделаете им? А я говорю – нет! Я говорю – освободись, человек! К чему дом, жена и всё твоё перед господом? Освободись, человек, ото всего, за что люди бьют и режут друг друга, – от злата, серебра и всякого имущества, оно же есть тлен и пакость! Не на полях земных спасение души, а в долинах российских! Оторвитесь ото всего, говорю я, порвите все связки, верёвки, порушьте сеть мира сего – это плетение антихристово… Я иду прямым путём, я не виляю душой, тёмного мира не приемлю…
– А хлеб, воду, одежду – приемлешь? Это ведь, глядит, мирское! – ехидно сказал старик.
Но и эти слова не коснулись Александра, он продолжал всё более задушевно, и, хотя его голос звучал негромко, казалось, что он трубит в медную трубу.
– Что дорого тебе, человек? Только бог един дорог; встань же пред ним – чистый ото всего, сорви путы земные с души твоей, и увидит господь: ты – один, он – один! Так приблизишься господу, это – един путь до него! Вот в чём спасение указано – отца-мать брось, указано, всё брось и даже око, соблазняющее тебя, – вырви! Бога ради истреби себя в вещах и сохрани в духе, и воспылает душа твоя на веки и веки…
– Ну-ка тебя ко псам смердящим, – сказал Пётр Васильев, вставая. – Я было думал, что ты с прошлого году-то умнее стал, а – ты хуже того…
Александр-бегун
– Бегун, видно, это есть такие сектари – не признают ничего.
– Как же они живут?
– В бегах живут, всё странствуют по земле, затем и дано им нарицание – бегуны. Земля и всё прилагаемое к ней – чужое для нас, говорят они, а полиция считает их вредными, ловит…
Объясняет Иван Ларионович, старший мастер
…Уж если тонуть, так на глубоком месте…
…Ничто не уродует человека так страшно, как уродует его терпение, покорность силе внешних условий.
Хотелось поскорее уйти, но на Руси любят затягивать грустные минуты: прощаясь, люди точно заупокойную литургию служат.
– Первое – не женись рано!.. Женитьба – это, брат, дело громаднейшей важности! Жить можно где хочешь и как хочешь, – твоя воля! Живи в Персии – магометашкой, в Москве – городовым, горюй, воруй, – всё это можно поправить! А жена – это, брат, как погода, её не поправишь…нет! Это, брат, не сапог – снял да бросил…
Хозяин мастерской
…Мухомор – тоже поганый гриб, да хоть красив!
– Я люблю гончих собак, они – глупые, но я их люблю. Очень красивы. Красивые женщины часто бывают глупы…
…
–У всех людей, которые долго живут в одном доме, лица становятся одинаковыми, – сказал он однажды: я записал это в свою тетрадь.
Вотчим Горького
– Братцы, а давайте просто дела делать, без обмана? Ведь ежели честно жить, – так ведь как хорошо, спокойно, а? Народ родной, а?
Григорий Шишлин, штукатур
– Грех – что болото: чем дальше, тем вязче!
Пётр, каменщик
–…Ленивому добрым быть – самое простое; доброта, парень, ума не просит…
– Ну, а сам ты? – спросил я Осипа. Он усмехнулся и ответил:
– Я – как девушка, – буду бабушкой, тогда про себя скажу, ты погоди покуда! А то – умом поищи, где я спрятан, – поищи-ка вот!
Осип, плотник
– У всякой Машки – свои замашки, эта любит чашки до ложки, а другая – пряжки да серёжки, и все Машки будут бабушки…
Осип
–…Не со всякой тропы попадёшь в попы, надо знать, где свернуть…
Осип
– Бог вселён в каждую плоть; совесть и всё внутреннее ядро – от бога дано!
– А – грехи?
– Грехи – от плоти, от сатаны! Грехи – это снаружи, как воспа, не боле того! Грешит всех сильней тот, кто о грехе много думает; не поминай греха – не согрешишь! Мысли о грехе – сатана, хозяин плоти, искушает…
Каменщик сомневается.
– Что-то не так будто бы…
– Так! Бог – безгрешен, а человек – образ и подобие его. Грешит образ, плоть; а подобие грешить не может, оно – подобие, дух…
Шишлин
–…Чёрта забудешь – бога разлюбишь…
Пётр
Все эти разговоры держали меня в постоянном напряжении, возбуждая смутную тревогу. Я уже много прочитал рассказов о мужиках и видел, как резко не похож книжный мужик на живого. В книжках все мужики несчастны; добрые и злые, все они беднее живых словами и мыслями. Книжный мужик меньше говорит о боге, о сектах, церкви, – больше о начальстве, о земле, о правде и тяжестях жизни. О женщинах он говорит тоже меньше, не столь грубо, более дружелюбно. Для живого мужика баба – забава, но забава опасная, с бабой всегда надо хитрить, а то она одолеет и запутает всю жизнь. Мужик из книжки или плох, или хорошо. Но он всегда весь тут, в книжке; а живые мужики ни хороши, ни плохи, они удивительно интересны. Как бы перед тобою ни выболтался живой мужик, всегда чувствуется, что в нём осталось ещё что-то, но этот остаток – только для себя, и, может быть, именно в этом несказанном, скрытом – самое главное.
–…Свой ум – чужим двум!
Осип
–…Вот те – барин без мужика, вот – мужик без барина! Теперь гляди: и барину плохо, да и мужику не хорошо. Барин ослаб, одурел, а мужик стал хвастун, пьяница, хворый, стал обиженный – вот оно как! А в крепости у бар было, было, дескать лучше: барин за мужика прятался, мужик – за барина, и кружились оба сытно, спокойные… Я – не спорю, верно, при господах было спокойнее жить – господам не к выгоде, коли мужик беден; им хорошо, коли он богат, да не умён, вот что им на руку…
Осип про крепостное право
– Говорится: господа мужику чужие люди. И это – неверно. Мы – тех господ, только – самый испод; конешно, барин учится по книжкам, а я – по шишкам, да у барина белее задница – тут и вся разница.
Осип
– Строю для людей дома каменные, на гроб себе деревянный…
Пётр
–…Сперва оперись, потом – ввысь!
Осип
– Пословица говорит: – слово – не долото, а молчание – золото.
Осип
– Есть именье, да нет уменья!
Осип
Все они были удивительно интересные старики, но я чувствовал, что жить с ними нельзя, – тяжело и противно. Они как бы выедают душу, их умные речи покрывают сердце рыжею ржавчиною. Оси – добрый? Нет. Злой? Тоже нет. Он умный, вот что ясно мне. Но, удивляя своею гибкостью, этот ум мертвил меня, и в конце концов я стал чувствовать, что он мне всячески враждебен.
