Первый роман из трилогии про Максима Каммерера: «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер».
В книге, написанной в 1969 году, на удивление подробно показано тоталитарное антиутопическое общество. Кто бы мог подумать, что российская действительность начала XXI-го века так удачно накладывается на политический и социальный расклад советских фантастов.
Главный герой книги – Максим, молодой космический исследователь, после крушения космического корабля оказывается на неизвестной планете Саракш. В той части планеты, куда он попал заправляет жёсткая военная диктатура неких «Неизвестных Отцов». Главным инструментом правительственной пропаганды являются башни-излучатели, которые внушают жителям страны нужные мысли. Но не всем: часть людей остается невосприимчивой к внушениям, а в период работы излучателей испытывает сильную головную боль. Они считаются «выродками» и подлежат истреблению. Максим, естественно, не испытывает боли и не восприимчив к пропаганде. Он сначала попадает в правительственные войска, после к повстанцам-выродкам, с которыми участвует в разрушении одной из башен…
Его личностью заинтересовался некто Странник, входящий в правящие круги. Как оказалось позже, он как и Максим – землянин – прогрессор, ведущий тайную работу внутри властных структур, нацеленную на развитие прогрессивных и демократических принципов в тамошнем обществе. Это идёт в разрез с революционным путём Максима…
И по итогу обнаруживается бесполезность сопротивления и личного героизма. По крайней мере, видится так: не суетись, большие люди всё уже решают, ты только навредишь. Это при том, что основное повествование в духе соцреализма проводит героя через события, поступки и сложные решения к формированию новых взглядов…
Но это всего лишь один из выводов…
В 2009 году вышла одноимённая экранизация. Имеет смысл смотреть только после прочтения книги, но прочитав книгу – не захочется это видеть.
Ужасно, когда тебя пытает не враг, а чиновник.
89
– Неизвестные Отцы, – сказал Доктор, – это анонимная группа наиболее опытных интриганов, остатки партии путчистов, сохранившиеся после двадцатилетней борьбы за власть между военными, финансистами и политиками. У них две цели, одна – главная, другая – основная. Главная – остаться у власти. Основная – получить от этой власти максимум удовлетворения. Среди них есть и незлые люди, они получают удовлетворение от сознания того, что они – благодетели народа. Но в большинстве своём это хапуги, сибариты, садисты, и все они властолюбцы…
123
…Вот на кого они опираются, это я могу сказать. На штыки. На невежество. На усталость нации. Справедливого общества они не построят, они и думать об этом не желают… Да нет у них никакой экономической программы, ничего у них нет, кроме штыков, и ничего они не хотят кроме власти… Для нас важнее всего то, что они хотят нас уничтожить.
123
– Отцы никому не служат. Они сами – деньги. Они – всё. И они, между прочим, ничто, потому что они анонимны и всё время жрут друг друга…
124
Впрочем, он честно признавал, что ясно представляет только первый пункт своей программы: свержение тирании. Что будет дальше он представлял себе довольно смутно. Более того, он даже не был уверен, что широкие народные массы поддержат его идею свержения. Неизвестные Отцы были совершенно явными лжецами и мерзавцами, но они почему-то пользовались у народа несомненной популярностью.
166
– Я не желаю действовать вслепую. Я не намерен заниматься делами, которые, на мой взгляд, нелепы и не нужны.
177
Физиологический механизм воздействия известен не был, но суть этого воздействия сводилась к тому, что мозг облучаемого терял способность к критическому анализу действительности. Человек мыслящий превращался в человека верующего, причем верующего исступленно, фанатически, вопреки бьющей в глаза реальности.
180
–…Совесть своей болью ставит задачи, разум – выполняет. Совесть задает идеалы, разум ищет к ним дороги. Это и есть функция разума – искать дороги. Без совести разум работает только на себя, а значит – вхолостую. Что же касается противоречия моих стремлений со стремлением масс… Существует определенный идеал: человек должен быть свободен духовно и физически. В этом мире массы еще не сознают этого идеала, и дорога к нему тяжелая. Именно люди с обостренной совестью должны будоражить массы, не давать им заснуть в скотском состоянии, поднимать их на борьбу с угнетением. Даже если массы не чувствуют этого угнетения.
Максим, 208
– Совесть действительно задает идеалы. Но идеалы потому и называются идеалами, что находятся в разительном несоответствии с действительностью.
Колдун, 208
…когда экономика в дерьмовом состоянии, лучше всего затеять войну, чтобы сразу всем заткнуть глотки.
234
Государственная идеология в Стране Отцов построена на идее угрозы извне.
234
Подполье не было политической партией. Более того, подполье даже не было фронтом политических партий. Специфика обстоятельств разбила штаб на две непримиримые группы: категорические противники башен и категорические сторонники башен. Все эти люди были в большей или меньшей степени в оппозиции к существующему порядку вещей, но до чего же разнились их побуждения!
Были биологисты, которым было абсолютно всё равно, стоит ли у власти Папа, крупнейший потомственный финансист, глава целого клана банкиров и промышленников, или демократический союз представителей трудящихся слоёв общества. Они хотели только, чтобы проклятые башни были срыты и можно было жить по-человечески, как они выражались, то есть по старому, по-довоенному… Были аристократы, уцелевшие остатки привилегированных классов старой империи, всё ещё воображавшие, что имеет место недоразумение, что народ верен законному наследнику императорского престола (здоровенному унылому детине, сильно пьющему и страдающему кровотечением из носа) и что только эти нелепые башни, преступное порождение изменивших присяге профессоров Е. И. В. Академии наук, мешают нашему доброму простодушному народу манифестировать свою искреннюю, добрую простодушную преданность своим законным владыкам… За безусловное уничтожение башен стояли и революционеры – местные коммунисты и социалисты, такие как Вепрь, теоретически подкованные и закалённые ещё в довоенных классовых боях; для них уничтожение башен было лишь необходимым условием возвращения к естественному ходу истории, сигналом к началу ряда революций, которые приведут, в конечном счёте, к справедливому общественному устройству. К ним примыкали бунтарски настроенные интеллектуалы вроде Зефа или покойного Гэла Кетштефа – просто честные люди, полагавшие затею с башнями отвратительной и опасной.
За сохранение башен стояли вождисты, либералы и просветители. Вождисты – самое правое крыло подполья – были, по выражению Зефа, просто бандой властолюбцев, рвущихся к департаментским креслам, у рвущихся небезуспешно: некий Калу-Мошенник, продавшийся в департамент пропаганды, был в своё время видным лидером этой фашистской группировки. Эти политические бандиты были готовы бешено, не разбираясь в средствах, драться против любого правительства, если оно составлено без их участия… Либералы были в общем против башен и против Неизвестных Отцов. Однако больше всего они боялись гражданской войны. Это были национальные патриоты, чрезвычайно пекущиеся о славе и мощи государства и опасающиеся, что уничтожение башен приведёт к хаосу, всеобщему оплёвыванию святынь и безвозвратному распаду нации. В подполье они сидели потому, что все как один были сторонниками парламентских форм правления… Что же касается просветителей, то это были, несомненно, честные, искренние и неглупые люди. Они ненавидели тиранию Отцов, были категорически против использования башен для обмана масс, но считали башни могучим средством воспитания народа. Современные человек по натуре – дикарь и зверь, говорили они. Воспитывать его классическими методами – это дело веков и веков. Выжечь в человеке зверя, задушить в нём животные инстинкты, научить его добру, любви к ближнему, научить его ненавидеть невежество, ложь, обывательщину – вот благородная задача, и с помощью башен эту задачу можно было бы решить на протяжении одного поколения…
Коммунистов было очень мало, почти всех их перебили во время войны и переворота; аристократов никто всерьез не принимал; либералы же были слишком пассивны и зачастую сами не понимали, чего хотят. Поэтому самыми влиятельными и массовыми группировками в подполье оставались биологисты, вождисты и просветители. Общего у них почти ничего не было, и подполье не имело единой программы, ни единого руководства, ни единой стратегии, ни единой тактики…
236-238
Может быть, Колдун прав? Может быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуемого будущего взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднимаются и падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить как время выковывает из них булат и погружает этот булат для закалки в потоки кровавой грязи, как сыплется трупами окалина… Нет, не умею.
Максим, 239
