История про молодого человека – выходца из рабочей среды, ставшего признанным писателем.
В силу обстоятельств Мартин Иден оказался вхож в дом представителей высшего света, где был очарован девушкой по имени Руфь Морз, которая стала для него объектом обожания, и, достичь чьей любви, Мартин поставил своей целью. Благодаря Руфи он открыл для себя мир знаний и литературы и решил во что бы то ни стало стать известным писателем. Несколько лет, упорно работая над своими произведениями, он не получал никакой отдачи – его не печатали. Более того, все из его окружения ни понимали его, ни верили в его успех, в том числе и Руфь, которая готова даже была выйти за него замуж, если тот бросит заниматься творчеством и найдёт себе обычную работу в юридической конторе.
Но однажды, одной статьёй он смог пробить дорогу к читателю, и всё созданное за предыдущее время оказалось востребованным. И его произведения, скорее всего, слабые, но определённо обладавшие своим необычным стилем и новым взглядом на вещи, смогли сделать его модным и высокооплачиваемым писателем.
Маниакальный труд в окружении непонимающего мира и вера в себя и свои силы сделали Мартина индивидуалистом, сторонником ницшеанской философии. Он далеко ушёл от мира простых людей, который от него отделяла масса прочитанных книг и полученных знаний, а мир высшего света, в который он так стремился и, в конце концов, попал, вызывал у него отвращение своим лицемерием и бесполезностью. Там и там Мартин оказался чужой.
Достигнув своей цели – Мартин оказался в пустоте. По итогу окончил свою жизнь отчаянным и осмысленным самоубийством.
Джек Лондон издал эту книгу в 1909 году и во многом образ Мартина Идена писал с себя. Сам Джек Лондон умер в сорокалетнем возрасте, по одной из версий – свёл счёты с жизнью на фоне болезни.
Перевод с английского под редакцией Е. Калашниковой
Мартин ещё никогда не встречал женщин, он становился бы лучше. Напротив, все они обычно превращали его в грубое животное. Он не знал, что многие из них всё же отдавали ему самое лучшее, как ни убого это лучшее было. Он никогда не задумывался о себе и не подозревал, что в нём есть нечто, вызывающее в сердцах любовь, и что именно поэтому многие женщины так упорно добивались его внимания. Он их никогда не искал, они сами его искали, и ему не пришло в голову, что некоторые из них становились лучше благодаря ему.
27
До сих пор он считал пьянство самым подходящим занятием для мужчины и даже очень гордился тем, что у него крепкая голова и он может продолжать пить, когда большинство собутыльников давно уже валяется под столом. В Сан-Франциско у него было много товарищей по прежним плаваньям, и при встречах он по-прежнему ставил им угощение, но себе заказывал только кружку лёгкого пива или имбирного лимонада и добродушно сносил все насмешки. Он с любопытством наблюдал за тем, как они, напиваясь, постепенно доходили до скотского состояния, и радовался, что сам он уже не такой.
36
Ей была свойственна та характерная узость мысли, которая заставляет людей думать, что только их раса, религия и политические убеждения хороши и правильны и что всё остальные человеческие существа, рассеянные по миру, стоят гораздо ниже их. Это была та же узость мысли, которая заставляла древнего еврея благодарить бога за то, что он не родился женщиной, а теперь заставляет миссионеров путешествовать по всему земному шару, чтобы навязать всем своего бога. И она же внушала Руфи желание взять этого человека, выросшего в совершенно иных условиях жизни, и перекроить его по образцу людей её круга.
53
Он будет учиться, он будет работать до тех пор, пока у него не откроются глаза и не развяжется язык, пока он не сможет поделиться с ней [Руфью] сказочным сокровищем своих видений. Есть же люди, которые владеют тайной выражения мыслей, умеют делать слова своими послушными рабами, сочетать их так, что возникает нечто новое больше, чем простая сумма отдельных значений.
64
– А почему Мартин хочет стать писателем?.. Потому что он не обеспечен материально. Почему вы забивали себе голову староанглийским языком и всей этой вашей «общей культурой»? Да потому, что вам не надо пробивать себе дороги. Об этом позаботится ваш отец. Он платит за ваши наряды, он сделает для вас и всё остальное. Что проку в том образовании, которое мы все получили, – и вы, и я, и Артур, и Норман? Мы доверху набиты «общей культурой», а разорись завтра наши отцы, нам только и осталось бы, пожалуй, что держать экзамен на школьного учителя. Самое большое, на что Руфь могла бы тогда рассчитывать, – это стать сельской учительницей или преподавательницей музыки в женском пансионе.
Олни, он из богатенькой компании Руфи, 80
Разум не должен вмешиваться в любовные дела. Правильно рассуждает любимая женщина или неправильно – это безразлично. Любовь выше разума.
80
– Джентльмену следует изучать латынь, но джентльмену не следует её знать.
Олни, 81
– На кой дьявол тут припуталась эта латынь!.. Пусть мертвецы остаются мертвецами. Какое имею я отношение к этим мертвецам? Красота вечна и всегда жива. Я зыки создаются и исчезают. Они – прах мертвецов.
Мартин сам себе, 82
Не удивительно, что святые на небесах чисты и непорочны. Тут нет заслуги. Но святые среди грязи – вот это чудо! И ради этого чуда стоит жить! Видеть высокий нравственный идеал, вырастающий из клоаки несправедливости; расти самому и глазами, ещё залепленными грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из слабости, порочности, ничтожества и скотской грубости рождается сила и правда и благородство духа.
88
– Бросим всё к чёрту... пойдём бродяжничать. Я никогда не пробовал, но это должно быть здорово. Подумай только: ничего не делать! Я раз в тифу провалялся в больнице, так даже вспомнить приятно. Хоть бы опять заболеть.
Джо, работник прачечной, 108
…Пьянство было следствием, а не причиной. Оно следовало за работой с такою же закономерностью, с какою ночь следует за днём. Став вьючной скотиной, никогда не достигнешь светлых высот…
109
Он не был ни жаден, ни скуп, но деньги для него означали нечто большее, чем известное количество долларов и центов. Они означали успех, и чеканные орлы на монетах казались Мартину крылатыми вестниками победы.
159
– …Почти каждый человек и каждая группа общества всегда подражают тем, кто выше их по положению. А кто занимает самое высокое положение в обществе? Бездельники, богатые бездельники. Они обычно и понятия не имеют о вещах, которые хорошо известны людям, занятым каким-то делом.
Мартин в разговоре с Руфью о пустоте тем в светских беседах, 161
– …Он произвёл впечатление человека, который заглянул в глубь вещей и так напугался, что самого себя хочет уверить в том, что ничего не видел. Может я неясно выразил свою мысль? Попытаюсь объяснить иначе. Вообразите себе человека, который нашёл тропу к скрытому храму и не пошёл по ней. Он, может быть, даже видел мельком и самый храм, но потом убедил себя, что это был просто мираж. Или вот ещё. Человек мог бы совершить прекрасный поступок, но не счёл это нужным и теперь всё время жалеет, что не сделал того, что мог бы сделать. В глубине души он смеётся над наградой, которую мог получить за свои деяния, но где-то ещё глубже тоскует по этой награде и по великой радости свершения.
Мартин о профессоре, который, по его мнению, не достиг максимального результата, 167
… Все они одинаково приспособляются к общим меркам, все строят свою жизнь по готовому убогому образцу. И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтоб только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
Мысли Мартина о людях своего старого круга и о людях круга Руфи, 180
– …Редакторы, их помощники, рецензенты, вообще все те, кто читает рукописи, – это все люди, которые некогда хотели стать писателями, но не смогли. И вот они-то, последние, казалось бы, кто имеет право на это, являются вершителями литературных судеб и решают, что нужно и что не нужно печатать. Они, заурядные и бесталанные, судят об оригинальности и таланте. А за ними следуют критики, обычно такие же неудачники. Не говорите мне, что они никогда не мечтали и не пробовали писать стихи или прозу, – пробовали, только у них ни черта не вышло.
Мартин в разговоре с Руфью, 182
– Ну, хорошо, Мартин, если это так и для талантливых людей двери закрыты, то как же выдвинулись великие писатели?
– Они совершили невозможное, они создали такие пламенные, блестящие произведения, что все их враги были испепелены и уничтожены. Они достигли успеха благодаря чуду, выпадающему на долю одного из тысячи.
183
Он рассказал Мартину, как три дня подряд не пил воды, чтобы на четвёртый насладиться утолением жажды.
Бриссенден, друг Мартина из круга Руфи, в поисках новых источников наслаждения, 198
– …Я ничего не жду от государства. Только сильная личность, всадник на коне может спасти государство от неизбежного разложения. Ницше был прав. Я не буду терять время и объяснять вам, кто такой Ницше, но он был прав! Мир принадлежит сильным, которые так же благородны, как и могучи, и которые не барахтаются всю жизнь в болоте купли и продажи. Мир принадлежит истинным аристократам, белокурым зверям, тем, кто не идёт ни на какие компромиссы и всегда говорит только «да». И они поглотят вас – вас социалистов, боящихся социализма и воображающих себя индивидуалистами. Ваша рабья мораль золотой середины не спасёт вас!
Максималистская позиция Мартина, как индивидуалиста. В конечном итоге этот мир его всё-таки сломал. 221
Для Мартина в этом тщедушном человеке заключался символ. Это было воплощение всей массы хилых т неприспособленных людей, гибнущих по неизбежному биологическому закону на тернистых путях жизни. Они были обречены. Несмотря на их хитроумную философию и муравьиную склонность к коллективизму, природа отвергла их ради могучих и сильных людей. Природа отбирала лучшие свои создания, и люди подражали ей, разводя сортовые овощи и породистых лошадей. Конечно, творец мира мог придумать лучший метод, но людям этого мира уже приходится считаться с принятым порядком вещей. Разумеется, перед гибелью они могут извиваться и корчиться, как это делают социалисты, могут собираться и толковать о том, как уменьшить тяготы земного существования и перехитрить вселенную.
Мысли Мартина в клубе социалистов на выступлении еврея-оратора, 225
– …Вы, рабы, мечтаете об обществе, не подчиняющемуся великому закону эволюции. Вы хотите, чтобы хилые и неприспособленные не погибали. Вы хотите, чтобы слабые ели так же, как и сильные, и столько, сколько им хочется. Вы хотите, чтобы слабые наравне с сильными вступали в брак и производили потомство. Каков же будет результат всего этого? Сила и жизнеспособность человечества не будет возрастать с каждым поколением. Напротив. Она будет уменьшаться. Вот Немезида вашей «рабской философии». Ваше общество, – организованное по принципу общества рабов, для рабов, именно рабов, – начнёт постепенно слабеть и разрушаться, пока, наконец, совсем не погибнет. Помните, я исхожу из биологических законов, а не сентиментальной иорали. Государство рабов существовать не может.
Мартин в клубе социалистов излагает свою позицию. 226
…Но вскоре им снова овладела привычная тоска. Он был стар, на целые века старше этих беззаботных сподвижников своей юности. Слишком большой путь он прошёл, и о возвращении назад нельзя было и думать. Его уже не привлекал тот образ жизни, который он некогда вёл. Прежние друзья стали ему чужими. Их жизнь была ему противна, как вкус дешёвого пива, от которого он отвык. Он слишком далеко ушёл. Тысячи прочитанных книг, как стена разделяли их. Он сам обрёк себя на изгнание. Его увлекло путешествие по безграничным просторам разума, откуда уже не было возврата к тому, что осталось позади. Однако человеком он не перестал быть, и его по-прежнему тянуло к человеческому обществу. Но он пока ещё не обрёл новой родины. Ни друзья, ни родные, ни новые знакомые из буржуазного круга, ни даже эта девушка, которую он высоко ценил и уважал, не могли понять его. Он думал об этом с грустью и горечью.
248
Мартин читал о себе в журналах, рассматривал свои портреты, которые постоянно печатались в них, и не узнавал себя. Это он вырос в рабочем предместье, жил, любил и радовался жизни. Это он хорошо относился к людям и с лёгким сердцем встречал превратности судьбы. Это он странствовал по чужим краям, стоял на вахте в любую погоду и предводительствовал шайкой таких же, как он, сорванцов. Это он был ошеломлён и подавлен бесконечными рядами книг, когда впервые пришёл в библиотеку, а потом прочёл эти книги и научился понимать их. Это он до глубокой ночи не гасил лампы, клал гвозди в постель, чтобы не спать, и сам писал книги. Но тот ненасытный обжора, которого люди наперерыв спешили теперь накормить, – был не он.
264
Великолепным жестом он выбросил толпе сразу все свои сочинения. Очевидно, этим и объясняется такая внезапная слава. Он взял толпу натиском, как было с Киплингом, когда тот лежал при смерти и толпа, повинуясь стадному чувству, вдруг начала запоем читать его книги.
275
Жизнь его прошла; она угасала, меркла и склонялась к закату. Он подумал о том, как много он теперь спит и как хочется ему всё время спать. А недавно ещё он ненавидел сон. Сон похищал у него драгоценнейшие часы жизни. Спать четыре часа из двадцати четырёх значило на четыре часа меньше жить. Как он тогда тяготился сном! И как он теперь тяготится жизнью! Жизнь была уныла, и вкус у неё оставался горький. Вот где таилась его гибель. Жизнь, не стремящаяся к жизни, ищет путей к смерти.
275
